Боярщина - Страница 23

- Вы поздно встаете, - сказал он хозяину.

- Привычка, - отвечал Эльчанинов. - Впрочем, я вчера долго не спал. Мне было грустно.

- О чем?

- Я много имею причин грустить.

Савелий молча посмотрел на него.

- Например, мне теперь ужасно хочется видеться с одной женщиной, продолжал Эльчанинов, - и не имею на это никаких средств.

- Что же вам мешает?

- Что обыкновенно мешает в этих случаях... Муж!..

Савелий улыбнулся.

- Вы говорите про Анну Павловну? - проговорил он.

- Однако вы догадливее, нежели я думал, - сказал Эльчанинов, решившийся окончательно посвятить в свою тайну Савелья, в благородство которого он уже верил.

- Да нетрудно и догадаться, - сказал тот.

- Я надеюсь, - сказал Эльчанинов, пожимая руку новому поверенному.

Савелий ничего не отвечал. В лице его видно было какое-то странное выражение.

- Я вас хотел попросить, Савелий Никандрович, - начал Эльчанинов с небольшим волнением, - не передадите ли вы от меня письмо Анне Павловне?

Удивление изобразилось в лице Савелья.

- Письмо! - сказал он. - Разве вы переписываетесь?

- Я знал ее еще в Москве и там уже любил ее. Шесть лет, как я люблю ее одну, шесть лет, как для меня не существует другой женщины.

- Отчего же вы не женились на ней?

- Нас разлучили!.. И притом же она была дочь богатого человека!

- А может, она и пошла бы за вас?

- Может быть, но дело в том, что нас разлучили совершенно нечаянно: отец ее почти в один день собрался и уехал в свое имение.

- Отчего же вы за ними не поехали?

- Я не знал, куда они уехали.

- А разве этого нельзя было узнать?

Эльчанинов смешался.

- Я и сам не знаю, как это случилось, - начал он, поправившись, - но только мы потеряли друг друга из виду. Три года прожил я в адских мучениях, как вдруг услышал, что она здесь; бросил все, бросил службу, все надежды на будущность и приехал сюда, чтоб только жить близ этой женщины, видеться с нею; но и на этот раз удачи нет. Маленькая неприятность, которую я имел недавно с ее мужем, не позволяет мне бывать у них в доме. Переписка осталась единственным утешением; но и та, без вашей помощи, невозможна. Не откажитесь, добрый друг, сделать человека счастливым, дайте возможность хоть несколько вознаградить мои страдания. Вы себе представить не можете, как это ужасно! Желать!.. Стремиться!..

Эльчанинов вздохнул. Савелий слушал его очень внимательно.

- А Анна Павловна вас любит? - спросил он.

- Это очень щекотливый вопрос, - отвечал Эльчанинов, - впрочем, я вам скажу: она любит меня.

- Она очень несчастлива в замужестве! - сказал Савелий.

- Знаю, - отвечал мрачно Эльчанинов. - Я готов был почти убить этого господина; но что из этого какая может быть польза! Скажите лучше, друг: исполните ли вы мою просьбу?

- Извольте! - отвечал Савелий.

Эльчанинов бросился его обнимать.

Весь остальной день приятели только и говорили, что об Анне Павловне, или, лучше сказать, Эльчанинов один беспрестанно говорил об ней: он описывал редкие качества ее сердца; превозносил ее ум, ее образование и всякий почти раз приходил в ожесточение, когда вспоминал, какому она принадлежит тирану. Ночью он изготовил к ней письмо такого содержания:

"Бог вам судья, что вы не исполнили обещания. Боюсь отыскивать тому причины и заставляю себя думать, что вы не могли поступить иначе. Безнадежность увидеться с вами заставляет меня рисковать: письмо это посылаю с С... Н... Он добрый и благородный человек, в глубоком значении этого слова. Чтобы не умереть от грусти, я должен с вами видеться. Если пройдет несколько дней и я не увижусь с вами, не ручаюсь, что со мной будет... Я не застрелюсь - нет! Я просто умру с печали... Прощайте, до свиданья".

Савелий ушел поутру, обещаясь в тот же день принести Эльчанинову ответ.

В Могилках между тем шло, по-видимому, прежним порядком. Задор-Мановский только что приехал из города. Анна Павловна не так хорошо себя чувствовала и почти лежала в постели. Прием графа сделал на нее самое неприятное впечатление. Оскорбленная его обращением, она едва в состоянии была скрыть неприятное чувство, которое начал внушать ей этот человек, и свободно вздохнула тогда только, как выехала от него и очутилась одна в своей карете; а потом мысли ее снова устремились к постоянному предмету мечтаний - к Эльчанинову, к честному, доброму и благородному Эльчанинову. Тотчас по приезде своем, не переменив даже платья, пошла она к Лапинской роще, в нетерпении скорее узнать, взял ли он письмо и нет ли еще его там, потому что было всего восемь часов вечера, но никого не нашла. Со вниманием начала она осматривать то место дерева, где положена была записка, - там ее не было. На сердце Анны Павловны начинало становиться легче; но вдруг она заметила что-то белое, лежавшее на дне трещины, и с помощью прутика вытащила бумажку. - Это была ее записка. Все надежды рушились: она не будет его видеть завтра, может быть, никогда. Он рассердился и оставил ее одну, опять одну, среди ее мук, в то время, когда ей угрожает еще новая опасность от графа. Не помня почти себя, она возвратилась домой и бросилась на кровать. Тысяча средств было придумано, чтобы известить Эльчанинова, но ни одно не было возможно, и, таким образом, прошли три страшные, мучительные дня; от Эльчанинова не было ни весточки. В припадке исступления Анна Павловна решилась идти пешком в усадьбу его, которая, она слыхала, в десяти всего верстах; идти туда, чтобы только видеться с ним и выпросить у него прощение в невольном проступке, и, вероятно бы, решилась на это; но приехал муж, и то сделалось невозможно. Сама не зная, что делать, бедная женщина притворилась больной и легла в постель. Михайло Егорыч возвратился на этот раз в более, казалось, добром и веселом расположении духа, нежели обыкновенно. Узнавши о болезни жены, он вошел в ее спальню и, чего никогда еще не бывало, довольно ласково спросил, чем именно она больна, и потом даже посоветовал ей обтереться вином с перцем, единственным лекарством, которым он сам пользовался и в целительную силу которого верил.